— А из тех же ворот, что и весь народ, — ничуть не удивившись, ответствовал старик.
Семён склонил голову на песок. Войлок, который служил постелью, тоже пропал, ну да это не беда, здесь и ночами холодов не случается. Можно переспать и на песке: кто пробовал, тот знает, каков бокам мягкий песочек.
Казаки стояли табором возле самой деревни, хоть второе бревно у Антипы воруй. Народу в таборах теснилось уже не пятьсот человек, а кабы не вдвое больше. Набежало гостей со всех волостей, старосты и приказчики только глядели голодно на беглых холопов, но взять никого не могли: на таку ораву не найдёшь управы, тут воинская сила нужна.
Зарыдал Васька от боли и смертной обиды — ан поздно. Отрезанного назад не пришьёшь.
Лето всё набирало да набирало силу. Жарынь стояла такая, какой в Туле Семёну видывать не приходилось. А дождя не было. Семён сначала думал, что беда подошла, засухой господь посетил, но Дунька разъяснила, что в чёртовом горном краю так и положено: стечёт талая вода, и новой до осени не жди. Дожди только у моря бывают, а дальше тучам хода нет, цепляются за горы. Потому здесь и хлеб не родится, один только ячмень да полба.
Деревня Хворостино если и изменилась, то не шибко. Для стороннего глаза всё осталось как прежде. Лишь шатровая церковь, прежде запертая, обрела священника, о чём и сообщила издали прилежным колокольным звоном.