Перед глазами розово блестело. Я смахнул кровь с глаз – это блестят широкие и острые наконечники копий, их масса, в три ряда, копья крепко держат забрызганные кровью разъяренные воины, нас окружили со всех сторон.
Мне было стыдно и неловко, потому что эти люди на грани полного изнеможения, истощены, их дух пал, им нужна надежда, но хватит ли надежды и воодушевления, вызванного мощами святого Тертуллиана? Не хочу, чтобы на меня смотрели вот так… как смотрят! Я не герой, ибо герой – это прежде всего состояние духа, а не тело акселерата, каких пруд пруди. Там, у себя в Москве, я был самым обыкновенным, даже рост что ни есть средний, а здесь хоть команду баскетболистов организовывай…
– Ты, – подтвердил я. – Каждый из нас делает свое дело. Я сумел найти, но мои длани, как и руки Гугола, не настолько чисты… гм… с точки зрения святого Георгия, чтобы даже лапать. Зато ты…
Конь подошел к трупу хозяина, опустил голову. Под красивой попоной он выглядел обычным рыцарским конем, только острый рог во лбу казался из другой оперы. Красиво вырезанные аристократические ноздри задергались, раздулись. Конь тряхнул гривой, снова тщательно обнюхал труп, все еще не веря. Потом вскинул голову и посмотрел на меня. Глаза его были красные, как у Шургенза. Рог смотрел прямо мне в грудь. Взгляд мне показался слишком прицельным, словно вот сейчас невидимый палец ложится на спусковой крючок.
Конрад пронзительно взглянул поверх голов. Двое всадников протащили вперед из задних рядов несчастного Хегерта, за ним с плачем протискивалась его жена. Хегерт рухнул на колени перед конем Конрада.
Ноги призрачного человека коснулись земли, но ни травинка не шелохнулась под его весом. От всей фигуры лучи, на пламенном лице из глаз бьет огонь, еще более яркий, чем лучи, а голос, я подозреваю, звучит больше в моем черепе, чем колышет воздух.