— Это что, риторический вопрос? — хохотнул Эберлинг.
— В таком случае, вам следует прислушиваться к моим рекомендациям.
— Все равно, — стояла на своем Инга, — в Красной армии воевало больше, чем в Освободительной. И существенно больше. И более того — ну ладно, пусть тогда пропаганда, пусть верили репродукторам больше, чем своим глазам, пусть, даже получив оружие, боялись НКВД за спиной больше, чем Вермахта впереди. Но сейчас-то, сейчас! Когда коммунистической пропаганды нет, и преступления большевиков хорошо известны! Вы знаете, что среди русских даже сейчас есть поклонники Сталина? Ревизионисты, отрицающие результаты Петербургского процесса?
Фридрих полез на заднее сиденье «суки», игнорируя возмущённые возгласы офицера. Уже устроившись на заднем сиденье, он показал водителю удостоверение. Тот мельком глянул на готические буквы и махнул рукой офицерам — узнаваемым интернациональным жестом, означающим что-то вроде «ребята, всё в порядке, это свой».
Словно в ответ на его мысли откуда-то сбоку и впереди вынеслась полицейская «сука», тоже с включенной цветомузыкой — и, словно настоящая легавая собака, мигом взяла след «скорой». Или, может быть, просто поехала по своим, несомненно важным, делам в том же направлении? Но интуиция Власова, как обычно, не верила в случайные совпадения. Что-то им надо от этой «скорой», и, конечно, не выписать штраф за превышение скорости. Скорее всего, это не допо. Кто-нибудь из жильцов на улице Роммеля наверняка вызвал полицию — если не слышавшие выстрелы, то уж точно обитатели той квартиры, через которую проломились с балкона на лестницу двое израильтян. Интересно, кстати, удалось ли уйти этим двоим? Шрамму быстро стало не до них, а до приезда полиции время еще было.
Шук вытер пот со лба: ему стало жарко. Голова слегка закружилась. Он снова сел на кровать.