— Он сильный парень, — заметил Бруно негромко. — И в самом деле повзрослел рано… И не будь к нему слишком строга. Ты хорошо его воспитала.
— А я вам сейчас расскажу, господа дознаватели, что. Мерзость, подлинно. Воистину сатанинскую мерзость. Вы вот меня послушаете — и сами ж скажете, что мы все сделали верно; а вот тут и вы, как самим Провидением посланы…
— Нет, — вздохнул он, — думаю, не так. Она попыталась уговорить его отступиться (а для чего еще она пошла к нему?), он уперся. Быть может, как и эта его подручная, упомянул о том, что от своей сути его сын никуда не денется, на что она в простоте душевной возразила, что теперь он под покровительством Конгрегации, уже под присмотром инквизитора, который будет блюсти его нравственную чистоту. Могла даже упомянуть, под присмотром какого именно инквизитора… И Бог знает, что еще она ему наговорила. Бывает, в порыве чувств люди говорят такое, чего никакими пытками не добьешься.
— Поглядишь, что будет в этом самом будущем. Только плакать тогда, боюсь, придется не тебе, — вновь обратясь к Хагнеру, сообщил Ван Аллен. — Это кроме того, что до тех весьма умозрительных дней еще надо дожить; причем, опять же, не тебе, — уточнил он, ткнув пальцем в Курта, — ему. Без его защиты ты лишь еще один зверь на пути любого другого инквизитора с менее развитой фантазией или первого встречного охотника. «Первый встречный охотник», замечу, уже здесь; и если ты выкинешь что-то, что мне не понравится, парень (хоть что-то!) — убью на месте. Переступлю через себя и сверну к чертям собачьим шею; умрешь быстро.
В сапоги он влез вслепую, бросился к двери, на ходу сдернув висящий на изголовье арбалет, и вылетел в коридор, слыша топот Бруно за спиной. У самой лестницы рывком распахнувшаяся дверь едва не сбила с ног, и Ван Аллен, встрепанный и полураздетый, но с уже обнаженным мечом, на долю мгновения приостановился, бросив в их сторону короткий хмурый взгляд.
— Моя лошадь жива потому, — отозвался тот, наконец, неохотно, — что она стоит заплаченных за нее денег. Если ты успел заметить, у вервольфа над ухом была ссажена шкура, а на переднем копыте Импалы — клок шерсти и кровь. Это как раз то, за что я ее ценю и почему не променяю ни на какого самого породистого жеребца.