Мы все ее любили тем не менее снисходительной такой, опекающей любовью – потому что она была очень доброй и эти ее тени в раю не мешали ей проявлять свою доброту к совершенно живым и конкретным детям.
– А что? Давай попробуем. Сейчас с фигурантом переговорю и подзову вас…
Людей было мало – воскресенье, все за городом, и мы путешествовали с комфортом, пока в троллейбус не вошла старушка в боевито сдвинутом на лоб (как кепка у гопника) каштановом паричке.
– Не кипишуй. Птичка моя мне поет, чтоб я важного чего не забыл. Славка, у тебя шизняк-то твой свободен? Заберешь пацана? – спросил дядя Жора.
Да, школа была огромной. И новый класс был огромным, и учились там тридцать человек против наших двенадцати.
– Понимаю, – вздохнула трубка. – Дай мне Андрея Викторовича, Глория…