Людей было мало – воскресенье, все за городом, и мы путешествовали с комфортом, пока в троллейбус не вошла старушка в боевито сдвинутом на лоб (как кепка у гопника) каштановом паричке.
– Не кипишуй. Птичка моя мне поет, чтоб я важного чего не забыл. Славка, у тебя шизняк-то твой свободен? Заберешь пацана? – спросил дядя Жора.
Да, школа была огромной. И новый класс был огромным, и учились там тридцать человек против наших двенадцати.
– Понимаю, – вздохнула трубка. – Дай мне Андрея Викторовича, Глория…
– Это она в отца, – пояснила мама, – тот дома целый зверинец развел… И эта туда же. Никого не боится – ни собак, никого. Даже крыс.
– Посмотрите на нее, – обратилась Ира к своей свите нарочито усталым голосом, – посмотрите на эту сладкую идиотку. Лошадка заболела! У лошадки голова болит! Лошадка в обморок упадет! – Ирин голос привычно окреп до ора. – Я сказала – пойдет в смену! Пошла и подседлала бегом! Дура конченая!