Наконец от овсянки и чая остались одни приятные воспоминания. Я откинулась на спинку стула — там как раз очень удачно падала тень от шкафа, скрывая мое лицо, — и удовлетворенно вздохнула.
Я не могла поверить ни глазам, ни ушам. Передо мной стояла изобретательница той самой стенографии в этом мире.
Зато мой стол, и Хилли заодно, теперь разнообразился еще больше.
— Во-первых, я не буду ни под кого ложиться. Ни ради чего. Я неприкосновенна.
— Зачем? Он что, спятил? — пробормотал растерянно Бродерик, тупо уставившись на кровавое полотно. Не думаю, что он понимал, что именно разглядывает, иначе уже извергал бы обед в реку. Скорее, его мозг отключил реакции от шока, оставив одно рациональное мышление, которое тоже буксовало, не в силах постичь логику ненормального убийцы.
— Только попробуйте, — я уставилась прямо в глаза королю, наплевав на все правила этикета. Сейчас разговаривали не дочь и отец, и даже не король и подданная. Два полноправных представителя правящей семьи испытывали друг друга на прочность, и Махони-старший отвёл глаза первым.