Кости ломило, мир перед глазами ощутимо покачивался. Сила внутри тоже бушевала и плескалась, с ревом пожирая предложенное седой девочкой угощение. И пока два потока не перемешаются, не сольются в один и не успокоятся, мне будет хреново. Глупо на самом деле было угрожать ей магией, хватило бы и просто припереть к стенке.
Мысли вязко варились в голове, как густое абрикосовое варенье, которая кухарка любила готовить в летнем доме, где в июле в избытке плодоносили абрикосовые деревья. Я сидела на полу, завернувшись в кем-то любезно принесенное покрывало, и уставившись в одну точку. Мимо носились люди, стоял какой-то шум, все гудело, но картинка плыла как в тумане, а звуки доносилить словно сквозь вату.
— Того! — презрительно плюнул Лагранж. — Как только у таких достойных людей, как твои родители, выросло такое ничтожество. Не удивительно, что они тебя сюда сослали.
Одеяло не нащупывалось. Зато вместо него нащупалась мужская рука, лежащая на моем бедре. Пальцы стиснули тазовые косточки, вдавливая мою попу во что-то твердое, и шею снова щекотнуло — теперь горячим воздухом и, кажется, губами.
— А описать? — Даниэля мой отказ на удивление не озадачил и не сбил с толку.
“Я не люблю сладкое!” — чуть не ляпнула я исключительно из духа противоречия. Возможно, так и стоило сделать, но я настолько растерялась, что продолжала молчать.