— Того! — презрительно плюнул Лагранж. — Как только у таких достойных людей, как твои родители, выросло такое ничтожество. Не удивительно, что они тебя сюда сослали.
Одеяло не нащупывалось. Зато вместо него нащупалась мужская рука, лежащая на моем бедре. Пальцы стиснули тазовые косточки, вдавливая мою попу во что-то твердое, и шею снова щекотнуло — теперь горячим воздухом и, кажется, губами.
— А описать? — Даниэля мой отказ на удивление не озадачил и не сбил с толку.
“Я не люблю сладкое!” — чуть не ляпнула я исключительно из духа противоречия. Возможно, так и стоило сделать, но я настолько растерялась, что продолжала молчать.
Я не хотела, чтобы он уходил. Он — не хотел уходить.
Чужие взгляды по ощущениям протыкали насквозь, прожигали дыры. Свистящий шепот, ввинчивался в уши неразборчивым, раздражающим потоком.