— Что это? — я протянула руку и коснулась пальцами разбитой губы — припухшей, с красной полоской треснувшей кожи.
Я стушевалась, опустила ресницы. И новому поцелую не сопротивлялась.
Я повернулась, отвела ветви куста, закрывающие обзор, и кивнула в освободившийся просвет.
Нас погрузили в машину без опознавательных знаков скорой помощи и привезли в маленькое и неприметное здание без блестящих табличек с надписью “больница”.
Мистер Торнвел заглянул внутрь, поворошил вещи… и выудил на свет бумажный пакет. Перевернул его — и на стол с шуршанием высыпались маленькие бумажные конвертики.
Но в тот момент, когда красавица с радостным визгом повисла у Лагранжа на шее и звонко чмокнула его в щеку, я испытала чувство крайне далекое от благодарности. Прямо противоположное, если быть честным. Кажется, в какой-то из прочитанных книжек, оно поэтично называлось “кровавая пелена бешенства”.