– Можно мы уж пойдём? – тихохонько спросил один из троицы, с ужасом косясь то на меч в междуножии дружка, то на мой бедуинский наряд, одетый ради антуража.
« – Заманивает», – мелькнуло у девушки, но мальчишка один, моложе её года на два, а сбежать она завсегда… Уж закричать-то она сможет! Так завопит, што все сбегутся, со всево Николаева!
Окаём светлый, умытый. Вид на Гефсиманский сад и Масличную гору такой, што кажется — букашку каждую разглядеть можно, если только приглядеться как следует. Светлая, радостная, звенящая прозрачность.
Она понятливо закивала и не стала тревожить расспросами. Браты уже встали, и оба два такие себе натужно-бодрые, через явную силу. У Мишки от страха лицо ажно чуть не в прозелень идёт, но бодрится.
Дядя Гиляй его назад отнёс, ну вот как подушку, ей-ей! До чево же здоров опекун, просто слов нет! Не подайся он в журналистику, был бы именитый цирковой борец.
Не так, штобы серьёзно и как-то хорошо, а просто – жертва чумы, выздоровел. На абзац. Ну и славословица медикусам одесским на парочку. И властям панегирик, куда ж без этого! Спасители. Отцы родные.