– Славно! Осталось самую чуточку, – показываю пальцами эту саму чуточку, – поменять подачу. Не уверять, што таки да, а делать так, штобы люди сами уверялись!
Глаза без обычной дурашливости, очень серьёзные, так што я закивал быстро-быстро.
Думаешь себе всякое, накручиваешь-перекручиваешь, а всех сложностей на самом-то деле – в голове. И если я это понимаю умом, то Чиж – сердцем. Художник, ети!
Взмахом руки подозвал какого-то дюжево оборванца, держащегося с большим достоинством. Пара фраз на греческом, показанная полтина, и вот уже оборванец подхватывает чемоданы. Дотащив поклажу до извозчиков и получив заслуженную плату, оборванец не удалился, а поинтересовался на смеси греческого и английского, чего желает господин в моём лице.
– Да шо ты говоришь!? – кокетливо отмахивалась она, сияя полным лицом и всеми тремя лоснящимися подбородками, – Вот вечером, это да, а пока так, небольшая разминка для молодово желудка!
– К русским купцам сунулся, – глоточек… дать попробовать Фире, которая никак не может понять всей прелести правильного зелёного чая, – выслушали молча, пару вопросов задали, да и ступай себе!