– Без тебя умные люди разберутся, смерд! – рослый, брюхастый становой растрясся с похмелья, да печёночные колики донимают, а от тово сильно не в духе. Гневен!
Но нет, мимо ведут, вижу только любопытные рожи местных уголовников, расплющившиеся об решётки. Нож и палку тюремщики отбирать даже и не пытаются, будто признают право…
– Сливаются, говоришь, – повторил он, – этак-то либо москвичи могут, да притом не всякие. Одессу могём исключить. Интересы одесские, они могут сколько угодно, но не одесситы, ручаться могу. Совсем другой народец там, ну да не тебе рассказывать!
– В баню, птенчики? – подмигнул он, отчего шрам устрашающе колыхнулся.
– А эти! – снова взмах, да экспрессивные ругательства на десятке языков, а после – виноватый взгляд на супругу, сощурившуюся этак многообещающе, – Романиоты с сефардами вроде как и слились в одну общину, а вроде как и нет! Всплывают до сих пор разногласия, чуть не до плевков. Века! Породнились давно, а нет-нет, так и да!
Вскоре за окном начали проплывать поля, на которых, несмотря на середину ноября, што-то зеленело, и возились феллахи. Народ крестьянского звания начал обсуждать тонкости здешнего земледелия, да вздыхать о собственных неудобьях.