– Двадцать пять рублёв жалования! – кидая шапку оземь, пучил глаза плешивый Кондрат на сходе, – Не пито, не едено, а денежки отдай, и греши! Ишь, учитель! Я тебя просил, учить ково? Я, может, супротив! С каких-таких наших? Построили! Опять в долги впутывают?!
Время моё делится между визитами и знакомствами, с бормотанием положенных при сём слов, и экскурсиями. Ныне я совершенно убежден, что в Афинах каждый камень под ногами — исторический, и место ему в музее…»
– … всё включено, ему будет дешевле, – и острый взгляд пусть и заплывших, но умных глаз, – Та-к…
Поели когда, чаю напились по самое горлышко, я подарки начал раздавать. Не абы што, а всё с умом подобранно!
Остановившись несколько минут спустя, Эсфирь раскинула руки, улыбаясь совершенно счастливо и немножко запыханно. Песса Израилевна умилённо глядела на неё и, как это умеют только любящие родители, стала счастлива от счастья дочки.
Кто это? Бог весть. Мужчина косится на меня одним глазом, не отрывая второго от вожака этих, самоорганизовавшихся. Разговаривает, пытаясь соблюсти важность, и одновременно для меня – страдальческая гримаса человека, вынужденного участвовать в чём-то против воли.