Никаких проблем с размещением в гостином дворе не было. Мне выдали крохотную комнату с одной только кроватью, даже без стола. Впрочем, меня это совершенно устраивало. Поужинав и переговорив с хозяином, я отправился спать. Скелле была здесь еще до второго обеда, не остановилась, никаких сообщений не оставила, ушла вниз, лишь только истребовав несколько лепешек. На меня обращали внимание, но как-то менее остро, что ли, сказывалась близость долины и более разношерстное население. Я уже заметил, что все больше мужчин носили разнообразные стрижки, в отличие от Саэмдила. Да и сами типажи стали более пестрыми. Я не стал испытывать судьбу и искать себе собеседников, а просто ушел в номер.
Я вспоминал, как бродил по холмам, называя лесом то, что на самом деле было одним растением. Здесь попадались экземпляры, которые обживали участки в несколько километров поперечником. Особенности местной флоры делали эти земли абсолютно бесплодными и безжизненными для людей. В том смысле, что человек не мог выжить в этом царстве псевдолесов. Там просто нечего было есть. Группа, которую я встретил на самой границе этой обширной зоны, была собирателями особого орешка — сырья для местного широко распространенного наркотика, который употребляли бы все, если бы не его заоблачная цена. Но об этом потом. За Облачным краем возвышались далекие горы, которые из-за тех же особенностей погоды практически никогда не были видны. В горах в изоляции жили люди, резко отличавшиеся от остального населения. Они контактировали только с жителями далекого отсюда Восточного моря, которое располагалось за хребтом. Местные о Восточном море и его жителях знали очень мало, но утверждали, что они мало чем отличаются от них самих. Про горцев же рассказывали, что зовутся они «мун», нелюдимы, хотя и безвредны, и у них есть один обычай. Соплеменников, которые чем-то провинились, они не убивали, а изгоняли в холмы у подножия гор, что, в принципе, было эквивалентно убийству за одним исключением — если повезет, то изгнанный мог пересечь область бесплодных лесов и добраться до местных. Это хоть и очень редко, но случалось. Поэтому местные прекрасно знали, что горцы безвредны, миролюбивы, не носят оружия и никогда не воюют. Изгнанники на своем языке сами себя называли «ганнер» и, когда добирались до обжитых областей, всегда добровольно становились чем-то вроде домашних слуг или рабов. По каким-то причинам рассматривая это положение как плату за свои проступки, они безропотно выполняли все, что им приказывали, кроме насилия. Никто не помнил о том, чтобы от них были проблемы, поэтому и меня посчитали совершенно безвредным кандидатом на пост дорожного мула с перспективой повышения до статуса бесплатного слуги. Были горцы по сравнению с местными более грузные, коренастые и, что самое важное, носили бороды и усы, которыми основательно зарастали за время блужданий. Моя растительность на лице была как паспорт для аборигенов, так как здесь никто, кроме горцев, ее не имел.