– Фу, disgustingly, вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, – Буханкин откинул тряпку, стал тщательно вытирать руки, как положено англоману большим платком. – И что думаешь, много ей смыли?
– Как говорил Пётр Ильич Чайковский своему концертмейстеру: Вот уж дудки! Шофёр в контракт не вписан! – Холодно сказала она и приготовилась отстаивать свои коммерческие интересы. – За Ибрагима придётся вам ещё раз раскошелиться, товарищ уполномоченный по закупкам.
Учащиеся РабФака из соседних комнат стали забегать, чтобы поглядеть «кралю» Свирида. Прибегали, разевали рты от удивления, а Свирид гнал их, хотя ему очень льстило, что все считают Ракель Самуиловну его кралей.
– А вот у меня, – начал дядька Андрей и стал ковыряться в своих мешках. – Картошечка очень вкусная есть, теплая ещё. Мне дочка горшок в газеты завернула, картошечка с сольцой да с маслицем топлёным, – он достал и поставил на стол горшок, – мятая, вкусная. Я тебе ещё сейчас сальца малость отрежу, да хлебушка, да лучка крепкого, бери ложечку, – он протянул Лене деревянную ложку, – ну, бери, ешь.
Они быстро поднялись на нужный этаж, там толпились люди, не меньше десятка.
Шалва Семёнович не отвёл взгляда, теперь он уже не боялся Толмачёва.