«Ну, – подумал, – говорят, что если вам кажется, что вас вербуют, то вам это уже не кажется. И?..»
Собственно, уже теперь он стал почти неузнаваем, но Марио всегда стремился к совершенству. Поэтому он настриг волос с руки и посек обрезки ножницами. Затем, ловко орудуя пинцетом и сандарачным клеем, высадил их над переносицей – так на его лице образовались сросшиеся брови. Следом в ход пошел оттеночный карандаш темно-коричневого цвета, и на левой скуле появилась приметная родинка неправильной формы. На конец он оставил самую ненавистную операцию – приклеивание ушных раковин к голове. Пройдет целых два дня, пока кожа отпотеет, и уши тогда отлипнут сами собой.
Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в створах переулочков – старенькие одноэтажные домики. И стройки, стройки, стройки…
Там, за широким столом, плотно обложившись бумагами, сидел подтянутый мужчина лет сорока. Мы поздоровались, расселись и завели разговор обо всем сразу и ни о чем конкретно.
Потекли томительные секунды ожидания. Отчаянно хотелось закурить, но он знал, что до взмаха букетом осталось не больше минуты.
– Ну… – протянул я, обдумывая, что бы соврать. – А и не предлагали. Я только в этом году прорезался. Кстати, Андрей Соколов.