После молитвы приходили справляться о самочувствии царицы от царя. Как правило, государыня матушка (Софье приходилось делать над собой явственное усилие, но выбора не предоставляли, мать — значит, мать) отвечала, что здорова и молится о наследнике. Сам царь, конечно, не являлся.
С другой стороны, вроде бы Голицын ничего серьезного еще им не сделал? Убирать его превентивно?
— А ведь ты себе врешь, девка. Не будь Алексей царевичем — ты бы в его сторону второй раз и не взглянула.
Марфа кивнула, крепко поцеловала сестру в последний раз и принялась прощаться с остальными. Потом она выйдет из терема, потом уже ее будут благословлять и патриарх, и отец… потом. Все потом.
Когда увидел колыбельку с младенцем, когда вошел к Любаве, когда услышал от повитухи, как царица требовала к себе именно Софью, когда увидел руки дочери — с кровавыми синяками.
Последнего выражения, Аввакум, конечно, не знал, но принцип оставался прежним.