— Не обращай внимания, — махнул Аврелий Яковлевич и выбил трубку в фарфоровую же чашечку. — Кофею, говорю, налей. Есть хочешь?
Оглядывался на дверь, которую пан Острожский предусмотрительно запер.
Дорогое ныне просветление, да и добро получается недешево, но хуже всего, что семейство, с Лихославовым возвращением смирившееся, принялось перебирать невест состоятельных, чьего приданого хватило бы дела поправить…
Себастьян поплотнее запахнул полы халатика, который норовил разъехаться.
— Ну что ты, Себастьянушка, — зачерпнувши щепоть лисичек, Аврелий Яковлевич отправил их в рот. — Я ж не злыдень какой… дал настоечки, она боль и сняла…
Всполошенными курами засуетились бабы, кто хватал корзины, кто — детей, которые не желали хвататься, но вырывались, норовя ускользнуть в толпе… прыснули из-под колес путейные… кто-то закричал, верно, опасаясь, что тяжеловесная туша «Молота» уже дернется…