Всполошенными курами засуетились бабы, кто хватал корзины, кто — детей, которые не желали хвататься, но вырывались, норовя ускользнуть в толпе… прыснули из-под колес путейные… кто-то закричал, верно, опасаясь, что тяжеловесная туша «Молота» уже дернется…
— Полечка! — трубный глас заставил Евдокию подпрыгнуть. — Полечка, я тебя нашла!
— Дай ему время, Евдокия, — от Лютика пахло весенним лугом и еще, кажется, любимыми мамиными духами.
— Или тебе так хочется думать. О да, он, конечно, объявился после свадьбы… что на сей раз пел? Что приказ исполнил, пытался жить с баронессой, но понял, что любит лишь тебя, верно? И что там у него — не жизнь, а сплошные страдания?
Для начальства — Пантелеймончиком. Еще вот паскудиною, песьим сыном или скотиной, бывало, что и похуже обзывали неблагодарные клиенты, но вот чтобы так…
…и что спрашивать надобно не у братца, а у Аврелия Яковлевича…