Он ущипнул себя за ухо, в котором поблескивала серебряная дужка серьги.
И Гавел, тяжко вздохнув, зачехлил камеру.
— Знаете… мне как-то даже жаль, что она помрет… этакая редкостная дурость…
Это ж надо было взять и не пригласить достопочтенную купчиху на купеческое собрание!
— Пр-р-р-очь, — Лихослав говорил низким голосом, от которого Евдокии хотелось зажать уши руками, лишь бы не слышать.
А сдоба была хороша… без маслица, конечно, но мягкая, пышная, щедро сдобренная изюмом.