И Гавел, тяжко вздохнув, зачехлил камеру.
— Знаете… мне как-то даже жаль, что она помрет… этакая редкостная дурость…
Это ж надо было взять и не пригласить достопочтенную купчиху на купеческое собрание!
— Пр-р-р-очь, — Лихослав говорил низким голосом, от которого Евдокии хотелось зажать уши руками, лишь бы не слышать.
А сдоба была хороша… без маслица, конечно, но мягкая, пышная, щедро сдобренная изюмом.
Вот так просто взял и умер. Белый какой. И теплый еще. Вот только не дышит и губы синие… сердце остановилось… у мамы вот болело, но мама жива, Евдокия точно это знает, а Лихо вот на сердце не жаловался, только взял и умер.