— Ты себе как хочешь, а я никуда не поеду!
— Помнишь, Себастьянушка, первое свое серьезное дело? Познаньского душегубца? — вкрадчиво поинтересовалось начальство, отирая платочком пыль с высокого государева лба, на коий дерзновенно опустилась муха. Толстая, синюшная и напрочь лишенная верноподданических чувств.
Она думала об этом, как и о том, что идея ее отца… нелепа.
Стоило подумать, и огонек, вытянувшийся в тонкую рыжую нить, оборвался. В воцарившейся темноте, густой, кромешной, было слышно хриплое дыхание Лихослава. И скрип, не то двери, подпертой стулом, не то половиц.
А чего боялась? Перстень на месте, только потяжелел, холодным сделался…
Богуслава отступила, а Габрисия, как стояла, так и осталась, устремив невидящий взгляд в зеркало…