Асил, Юрила и Старший одновременно покачали головами.
— Врёшь! — негромко крикнул Милок. — Мажордому… — и осёкся.
Сейчас скажут: "Спускай штаны и ложись", — а у него ещё то не зажило, когда по-старому приходится, то хреново, долго заживает. Но, против ожидания, надзиратель сказал совсем другое.
Старший говорил как сам с собой, и он, напряжённо застыв, слушал, не смея дохнуть, чтоб не перебить, чтоб не замолчал Страший. Все непонятные слова, всё потом… Старший покосился на него и усмехнулся, блеснув из-под усов зубами.
— Ух, ты-и-и! — потрясённо выдохнул кто-то.
В ванной он умылся, пальцами на ощупь — видеть себя в зеркале ему не хотелось — разобрал волосы на голове, расправил усы и бороду, пощупал висевшие на горячей трубе кальсоны — вроде высохли — и оделся. Тёмно-зелёная пижама, похожая на офицерскую госпитальную, лежала там же, в шкафу, а под шкафом стояли тапочки — кожаные шлёпанцы.