— Переваливать на смердов воинскую работу! — брезгливо бросил Претич.
Ворохнулась внутри мыслишка: а он сам? Да, больше он с Рогнедой не любится, но было же, было… Да и отошел он от Рогнеды, если подумать, лишь после того, как вошла в его жизнь Лучинка. Есть ли в том заслуга? Вон пастырь его Христов, батюшка Евсевий, так и сказал. Грешить ты, Славка, перестал не потому, что в грехе раскаялся, а потому, что новый грех свершить нацелился. Для Евсевия что с Рогнедой, чужой женой по языческому обычаю, что с язычницей Лучинкой — нет разницы. И то блуд, и это. С Лучинкой, правда, Богуслав не блудодействовал. Данного слова держался твердо: пока сама не придет, он ее не тронет.
— Сначала надо из сырого железа основу выковать, потом уже из нее — меч. Хороший меч нужной длины с правильным долом. Затем на кромки наварят полоски из твердой стали, я тебе о них говорил, и закалят вон в той бочке — и все. Потом уже просто: отполировать, наточить да рукоять поставить. Вот такой меч мы и тебе скуем.
От Киева до Любеча купеческому каравану — два дня пути. Всаднику — день. Гонец двуоконь домчал к середине дня.
Гошка по праву младшего брата участвовал и в пирушках, и в ловитвах. Но если пить больше чарки Богуслав ему не дозволял, то зверя Гошка бил не хуже прочих.
— Артём — он другой. Он — в мою кровь пошел. Он — сильный. А Славка… Это только кажется, что ему всё нипочем. Он, конечно, большой и тоже сильный, но внутри — нежный и мягкий. Как ты!