Вдруг она останавливается. Лицо у нее бледное и решительное, глаза кажутся почти черными.
— Входи, — кричит из своей комнаты Георг, услышав мои шаги.
Я вижу свои губы, припухшие и запекшиеся, я трогаю их, и кто-то там, напротив, касается призрачных губ, которых нет. Я усмехаюсь, и несуществующий некто усмехается мне в ответ. Я качаю головой, и несуществующий некто тоже качает головой. Кто же, из нас подлинный? И где истинный я? Тот, в зеркале, или облеченный в плоть и стоящий перед зеркалом? А может быть, еще что-то, стоящее за обоими? По телу пробегает невольная дрожь, и я гашу свет.
— Ну так нечего теперь ныть. Откажись от нее или действуй.
— Нож не может сам себя порезать, Рудольф. Отчего же ты боишься?
— Ну? Что скажете? — спрашивает меня Вернике.