Она проснулась от едко-золотистого света, который наполнил машину на до того темной, в быстрых проблесках фонарей трассе. Свет, казалось, не только проникал сквозь веки, но лез и в уши, и даже в нос.
На самом деле, конечно, это никакие не сосульки, они звенеть не могут, да и вообще какие сосульки летом? Тишка вначале не могла понять, откуда звон, а потом догадалась — это ветер гонит по асфальту ржавые осколки от мин и снарядов, катает гильзы, дребезжит издырявленными дорожными указателями.
— А сколько люди сейчас живут? Сто лет? — спросил Глеб.
Он поднялся, вернулся с двумя кружками, над которыми поднимался парок. Благодарно кивнув, Старик принял свою, обжёг ладонь даже через шахтёрские мозоли, но всё равно отхлебнул, чтобы почувствовать вяжущую, раскалённую горечь, которую не замаскирует и гора сахара.
— Да мой кот почему-то очень маму любит, как и она его, хотя других котов не жалует. У меня на войне дядя погиб, её брат. Меня и назвали-то в честь него. Я вот думаю, может, это он и есть?
— Бывают, — уверенно отрезала Лиза. — Обязательно должны быть!