Она покачала головой. Сейчас она разочарована. Сейчас я для неё умер. Погребён под лавиной пустозвонства. Завтра всё изменится. Пока — пускай. Иногда полезно побыть заживо погребённым.
Но мою смерть — увидели. Я знаю, что превратился в прекрасный алый цветок на асфальте, и обожравшиеся жизнью люди это увидели. Они орали, падали в обморок, матерились и, разумеется, доставали смартфоны. Сфотографировать, выложить в интернет. Смотрите, смерть, смерть! Смерть, которую от нас скрывают! Конечно, все фотки быстро потрёт комитет борьбы со смертью. Но память… Память стирается дольше.
Смеркалось. В моей руке дрожала сигарета.
То получится, что и эта жизнь будет куда лучше той, что я оборвал прыжком с балкона. Да, я буду делать плохие дела. Но эта жизнь не превратится в отупляющую рутину. Цель, средства, адреналин на пределе. Осознание того, что делаешь нечто такое, от чего у большинства добропорядочных людей поседеют волосы. Ощущение того, что ты — вне системы. Ты — паразит на её теле, но ты — вне её. Это — возможность настоящей войны. Нелепой, партизанской, но — войны. Всё лучше постиков в блогах.
— Как видно, нет, — сказал я, запулив окурок щелчком с балкона. — Все те, кто пишет нашу книгу, сразу впадают в графоманскую истерику. «Стоять! Не смей! Мы ещё не всё написали!»
— Пушкин, — заржал я. — Так и спроси. Или у Рыбы.