— В сенях. Как выйдешь: направо умывальник. Держи утирку, — протянула она мне вафельное полотенце.
— Что поделать, — ответил он мне тоном доброго дядюшки. — С того момента как отогнали от Москвы фашиста на сто пятьдесят километров, все фронтовые надбавки сняли не только с пищевого довольствия но и с денежного. Таковы правила. Москва больше не прифронтовой город.
Радость разлилась. Сердце как елеем облили.
— Ой, что это я так… — смутилась врачиха и представилась. — Берта Иосиповна Гольд, биохимик.
— Даже глаза фашистского летчика, когда он в пикировании на переправу падает, вижу. Наверное, и он мои видит. Сюда что-нибудь помощнее надо ставить.
— И где она — моя комната? — спросил я тупо, до боли, зажав эти слегка тронутые ржавчиной ключи в кулаке.