Кимир Зил напал в час шакала. В час, когда рассвет еще не наступил, а ночь – темнее всего.
Кимир Зил отставил поднос, снял ноги со стола и взял свирель, а затем принялся играть.
Собираю подходящие ветки для костра. Есть здесь парочка растений, сухостой из которых загорится и под дождем. Человек продолжает жевать свою солонину, с интересом поглядывая на меня безумными, исполненными тьмы глазами. Пожалуй, он стар. Непросто оценить. Здесь и сорокалетний – уже старик. Худое лицо испещрено морщинами и кажется измученным.
Я помню черные доспехи «Каменного» тимена, прямоугольные щиты, на которых нарисованы «два месяца», и сверкающие наконечники копий.
Понимаю вдруг, что хочу лечь в ванне, сходить по магазинам, пропылесосить пол, найти Дейрдре, забрать ее домой, просыпаться рядом с ней и видеть в окно Адриатику и Палмизану по другую сторону пролива. Хочу напиться капучино и пойти в театр. Я тоскую о спокойствии, коллегах, по улице, на которой никто и ничто не становится мне на пути. Но действительно, пройдет несколько месяцев, и я затоскую по рукояти меча, простым и темным людям в кольчугах и дрожжевому пиву. И я снова сяду за баранку. Тоже начну «смотреть на воду».
Стройной женской стопе, плоско лежащей на земле перед вытянутой вперед ногой. К стопе длиной каких-то сто пятьдесят метров.