— …не люблю баб. — Этот гулкий, точно колокольной бронзою рожденный голос заставил Гавела замереть.
— Вон пошел, — сказал Гавел ненаследному князю, а тот, вместо того чтобы исчезнуть покорно — нечего по чужим снам шляться, — раскрыл красный коленкоровый рот и зашипел.
— Я не являюсь королевским подданным, а согласно Статуту…
— Выиграй сначала. — Эржбета, взяв чистый лист, сложила его вчетверо и сунула за корсаж.
Провинциальная панночка застыла посреди зала с приоткрытым ртом. Позабыв о шляхетском гоноре, которого именно у таких вот обедневших особ отчего-то было с избытком, она вертела головой, разглядывая и высокие потолки, расписанные звездами и единорогами, и мраморные статуи, и мозаичные, начищенные до зеркального блеска полы. Панночка робела и стеснялась, и стеснение это было донельзя приятно провожатому ее.
— Ах, панночка Евдокия, — он кинулся к ней, снимая шляпу, кланяясь низко, оною шляпой едва ли не щебень с дорожки сгребая, — позвольте сказать, что вы сегодня просто прелесть до чего хорошенькая!