Курт бросил взгляд вправо, влево, убедившись, что вышедший на ночную охоту студент одинок.
Когда, выйдя, Курт позвал за собой подопечного резким кивком, тот вздохнул столь понимающе, что стало ясно: подслушивал, однако сейчас у майстера инквизитора не было ни желания, ни сил отчитывать любопытствующего.
«Доброй ночи»… «Ты свободна на сегодня»… Еще далеко не самый поздний вечер, отпускать горничную еще в любом случае рано, значит… значит, она попросту выдворила прислугу… и это уже не намек — прямое указание…
— У тебя болит голова? И это твоя улика? Ты что — издеваешься надо мною?
— Надеюсь, — мягкий, тихий шепот был похож на тонкую иглу, все глубже погружающуюся в спину — до самого сердца; герцог поежился, — что вашего благоразумия достанет для того, чтобы отложить на более подобающее время все то, чему здесь и теперь не место.
— А его грех и без того на мне, — безвольно откликнулся Отто. — По крайней мере, наполовину; без меня он не отыскал бы этих книг. Я сам вложил их в его руки. Но ведь я мог и не говорить этого, и вы никогда бы сами не узнали, правда? — требовательно спросил переписчик, глядя в глаза — просительно, отчаянно. — Это ведь зачтется?