Шрам открыл дверь и выпрыгнул на снег. Олегыч окинул взглядом кабину; пространство между двумя частями двигателя, печку, кровать. Вздохнул. В глазах его читалась боль.
Я не ответил, разглядывая комнату: чудно как-то, ей Богу! Люди жили, принимали гостей, играли на пианино, может быть, танцевали, или как там это называлось… Ели, наверное, не крыс. Задумывались ли о том, что может с ними произойти не через сорок —пятьдесят лет, а здесь и сейчас, сию секунду? Нет, конечно, не задумывались… А смерть могучим дыханием высадила окна, вытравила души, сожгла тела —никто и не понял, что случилось.
— А ты, Снегирь, похоже, часто ходишь этими тропами?
Голос Рустама заметно дрожал, и без того узкие щелки глаз превратились в едва заметные ниточки.
— Как знаешь, — сказала рыжая. — Но, даже если тебе не интересно, мое имя —Марина.