— Не будет никакого пассажа! — заверила Катя. — Я же видела, как он вам плечики и шейку гладил, как на грудь вашу смотрел. Так бы и скушал! — она вновь хихикнула. — Доверьтесь мне!
— Прибился по дороге в Петербург, — ответил Тихон. — Они ехали с лейб-хирургом государя его превосходительством Виллие. На постоялом дворе познакомились с ее сиятельством. Подпоручик оказался лекарем, вызвался лечить графиню от болей в голове, и оне взяли его в себе в дормез. Неподалеку от Новгорода на ее сиятельство напали разбойники и едва не убили. Подпоручик застрелил татей, после чего ее сиятельство его очень зауважали и взяли над ним попечение.
— Я подумаю над вашими словами, подпоручик, — сказал Александр, испытывая раздражение, но стараясь его не показать. — А теперь можете быть свободны господа! До вечера!
— На моих глазах все было. После боя майор Спешнев приказал мертвых казаков собрать и похоронить по-христиански. Но я этого уже не видел — отбыл в Петербург по именному повелению.
— Ничего страшного — жив и здоров, — хмыкнула графиня. — Но поговорить нужно. Третьего дня я получила из Петербурга письмо от своей старой приятельницы графини Татищевой.
Изба Спешнева походила на прочие в лагере, рубили-то по одному стандарту — невысокое крыльцо, сени, дверь с низкой притолокой. Сняв кивер, я наклонил голову и шагнул внутрь. Семен обнаружился за столом: сидел и дул чай из самовара, заедая его булкой. В животе у меня некстати заурчало.