Я держал в руке окровавленную шпагу. Покончив с тремя противниками, я ускакал, скрываясь от погони. Это было во времена Великой французской революции… Воспоминания, уходившие в глубь веков.
— Знаю, — сказал я. — И прошу прощенья, о великий Дворкин, но других условий мне — увы! — не создать. Зато картина, нарисованная рукой гения, осветит мое жалкое существование и согреет меня в минуту скорби.
— Послушай, — сказал он. — Я еще раз хочу принести извинения за…
Воспоминания нахлынули на меня, в висках застучало, лоб покрылся испариной.
— Нет! Даже если ты согласишься подчиниться моей воле… — Он прикусил губу и выругался. На этот раз и я уловил его мысль.
Меня что-то смутно беспокоило, и я хотел разобраться в своих ощущениях.