Уже казалось, что Папе придется пойти в подвал и нарисовать флаг на холстине. К счастью, флаг все-таки нашелся, похороненный в шкафу за аккордеоном.
— Уже поздно, — сказал он, и стал поворачивать прочь. — Ты едешь?
Повисла неловкость молчания, и партиец вспомнил, зачем пришел.
— И как это называется? — спросил Руди, держа яблоко на ладони.
Да, это была чудная ночь для Лизель Мемингер, и покой, тепло и мягкость продлятся еще приблизительно три месяца.
У него за спиной застонало и качнулось какое-то строение.