У Мишки была еще масса вопросов, но случайность, а вернее сказать, его любопытство все испортило. Пленник буквально затрясся, когда у него перед лицом закачалась серебряная цепочка, с подвешенной к ней серебряной прямоугольной пластинкой, на которой были выбиты арабские цифры — очень похожая на те, которые обязательно присутствуют во всех фильмах про американскую армию, правда цифры были угловатыми, словно их выбивали чем-то, вроде отвертки.
Мишку аж передернуло от возмущения — слова, обращенные как будто ко всем, адресовались, прежде всего ему, так же, как и насмешливый, а может даже и презрительный, прищур глаз старшего наставника. Ничего подобного Алексей в отношении Мишки, до сих пор, себе не позволял. Нет он не панибратствовал со старшим сыном своей будущей жены, всегда умел соблюсти должную дистанцию между старшим и младшим, но и такого вот насмешливо-покровительственного тона, граничащего с презрением, Мишка не припоминал — такое не забывается.
Воспользовавшись радостно-ошарашенным настроением Корнея, Мишка выставил два условия. Первое — «зачесть» добытые Младшей стражей доспехи, для снятия долга с отроков, которым кольчуги и шлемы были даны, выражаясь терминами ХХ столетия, в лизинг. Причем не только доспехи становились собственностью «курсантов» Академии, но и дальнейшая их переделка (ребята ведь растут) должна была производиться бесплатно.
— Скажу, скажу… я ему такое скажу… раззявы косорукие…
«Да, тебе бы удав Каа подошел бы. Только вряд ли славянский мастер стал бы удава изображать. Тогда, тогда… рысь, наверно».