– Бросьте, Симонэ, – сказал я с отвращением. – А еще физик. Какие вам тут, в задницу, адвокаты?
– Но вы же механик. – сказал я со злорадством. – Какой же вы, к черту, механик, да еще водитель, если вы не разбираетесь в автомобилях?
– Совершенно с вами согласен, – сказал дю Барнстокр. – Уже потом я понял, уже прочитав, что, будь записка адресована мне, ее, наверное, подсунули бы под мою дверь. Но в тот момент я действовал как-то подсознательно, что ли… Ведь тот, кто постучал, слышал мой голос, то есть знал, что я здесь… Вы меня понимаете? Во всяком случае, когда наш бедный Олаф вернулся, я немедленно показал ему эту записку, чтобы вместе посмеяться над нею…
Все это упорно наводило меня на мысль, что Олаф, Мозес, а теперь и Луарвик – все это одна компания, причем эта компания отнюдь не стремится афишировать, что она – одна компания. И если вспомнить, что я обнаружил Мозеса в номере-музее рядом со своим номером за пять минут до того, как нашел у себя на загаженном столе записку насчет гангстера и маньяка; и если вспомнить, что золотые часы Мозеса были подброшены – явно подброшены, а потом снова изъяты – в баул Хинкуса… и если вспомнить, что госпожа Мозес была единственным человеком, не считая, может быть, Кайсы, который отсутствовал в зале именно тогда, когда Хинкуса скрутили в бараний рог и засунули под стол… если вспомнить все это, то картина получается прелюбопытная.
Лицо дю Барнстокра сделалось сосредоточенным и серьезным.
– Это ваш пистолет заряжен серебряными пулями? – медленно произнес он.