– Чего там – на крыше! – сиплым басом сказало чадо. – Вон он – Хинкус! – И оно указало вилкой с нанизанным пикулем на Олафа.
Глаза у него разъехались и снова съехались на переносице.
Я повернулся и, прищурившись, поглядел на сизую, жуткого вида отвесную стену, ограждавшую долину с запада, на бледные языки снега, на иззубренный гребень, четкий, словно нарисованный на сочно-синей поверхности неба.
– Как – все? – спросил он с негодованием. – Но ему принесли филе?
– А хамить-то не надо бы! – сказала вдруг Брюн.
– А госпожу Мозес вы в зале видите в это время?