Каверин их не узнал, особенно Нечипоренко, посоветовал уйти отсюда на хер к такой-то матери и перевернулся на другой бок.
Шнейдер сделал мне кружку кофе и дал бритву. Позвонил в казарму, отыскал Михайлова и Ракшу, сказал, чтобы после ужина приходили… Ужинать.
Как бригада принялась ржать — двадцать лет прошло, а помню.
Он опять спрятал лицо в воротник, не отводя прищуренных глаз от солнечного блеска в верхнем люке.
— Доброе утро! Проснись, браток, войну проспишь!
Когда укладывали спать Кузнечика, он лез ко мне целоваться и бормотал: "Ничего, Олежка, нам только пять месяцев продержаться, еще пять месяцев — и е…сь оно конём…"