Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин, но гнев прокуратора почему-то улетел так же быстро, как и прилетел. Африканец кинулся было подбирать осколки и затирать лужу, но прокуратор махнул ему рукою, и раб убежал. А лужа осталась.
В пустом здании непременно был бы слышен резкий сигнал. Но сигнала не последовало, и пуговка безжизненно погрузилась в доску стола. Пуговка была мертва, звонок испорчен.
– Ну что, вас очень измучили? – спросил Воланд.
– Ах, может ли это быть! – сказала Маргарита.
Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер.
– А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы?