– Глиссируй один, – сердито отрезал Будкин.
Речники лежали в руинах зимы, а над ними, как купальщица, выгнулось бесстыдно-голубое небо. На земле первыми оттаяли глубинные, таинственные артерии города – теплотрассы, ярко черневшие мокрой землей. Из-под крышек канализационных люков валил пар. Сгорбившиеся сугробы были по бокам искусаны чьими-то грязными зубами. На дороге ручейки проточили колеи до асфальта, и от этого колеи вихлялись в разные стороны, будто здесь ездили пьяные автомобили. Старый снег на волейбольной площадке, как сыр, был повсюду продырявлен следами. На верхушках фонарей, словно коты, сидели косые шапки.
– Я оч-чень много ем… – тихо шепнул Тютин на ухо Служкину.
Чебыкин поправлял пиджак, а Овечкин прикладывал к скуле снежок.
– Градусов, проиграешь – убьем!… – кричали девочки.
– Слива в крепленом вине, – прочел он. – Попробуем?