– Да как у тебя, окаянного, язык повернулся – таку непотребщину при дитятке безвинном ляпнуть! Не слушай его, Василисушка, он охальник известный, при нем и покойник в гробу покраснеет да сам крышкой накроется!
– Идемте тогда за мной, а ты, Василиса, скажи Прасковье Лукинишне, что обед отменяется, пущай сразу к ужину накрывает!
– Что водка, вот ежели мне Василиса из своих рук чарку уксуса поднесет, слаще меда покажется!
Воевода, чуть Прасковья Лукинишна отлучилась, на шелом поплевал – и цоп за занавесь, все одно стирать.
Пока я так размышляла, вошел Кощей, а с ним главный воевода всего войска Кощеева, видом грозен, но ликом пригож – темнокудрый, нос горбинкой, губы кривит насмешливо, точно не в царский терем, а в село на посиделки выбрался.
– Не утешай, меня, Кощей, кругом я виноват: и в саду Марьи Моровны тебя ослушался, и Василису на верную погибель из терема вывел, и ты из-за меня едва жизни не лишился, кому я теперь нужен – прежней веры мне все равно не будет… Лучше запри меня в темнице на веки вечные и самое имя мое забудь…