– Что водка, вот ежели мне Василиса из своих рук чарку уксуса поднесет, слаще меда покажется!
Воевода, чуть Прасковья Лукинишна отлучилась, на шелом поплевал – и цоп за занавесь, все одно стирать.
Пока я так размышляла, вошел Кощей, а с ним главный воевода всего войска Кощеева, видом грозен, но ликом пригож – темнокудрый, нос горбинкой, губы кривит насмешливо, точно не в царский терем, а в село на посиделки выбрался.
– Не утешай, меня, Кощей, кругом я виноват: и в саду Марьи Моровны тебя ослушался, и Василису на верную погибель из терема вывел, и ты из-за меня едва жизни не лишился, кому я теперь нужен – прежней веры мне все равно не будет… Лучше запри меня в темнице на веки вечные и самое имя мое забудь…
– Раз уступишь, вдругорядь осилишь! – Поучает воевода. – Ишь, Прасковья Лукинишна раздобрилась – цельную миску вареников налепила, да с вишней! Давненько я их не пробовал, вот ужо натешусь…
– А сам-то? – Огрызнулся конь. – Думаешь, не знаю, за что тебя давеча на деревне злобны молодцы оглоблей приласкали? Вот нажалуюсь хозяину, что ты по ночам по бабам бегаешь, вместо того чтобы за конями ходить!