Святогор сидел неподвижный, застывший. Голова и плечи иногда скрывались в облаках, на широких плечах лежал снег. С мясистого обвислого лица сумрачно смотрели полузакрытые веками выпуклые глаза. Огромный железный шолом размером с шатер блестел, спускаясь по самые насупленные брови, на которых тоже зацепился и не таял снег. Выгнутая стрела, пронзая козырь шлема, укрывала расплюснутый нос от ударов. Длинные вислые усы и длинная седая борода ниспадали на бронзовые пластины, наложенные поверх кольчуги. Богатырь был в кожаных портках, боевых рукавицах и тяжелых сапогах с огромными шпорами. На левом локте у него болтался щит с озеро величиной, а исполинский прямой меч с резной рукоятью колыхался у бедра. Из-за плеча выглядывал колчан со стрелами — будь они поменьше, сошли бы за копья.
Олег долго ехал молча. Нещадное солнце жгло все так же неистово, ветер был сух, а Степь тянулась без конца, но вдруг Таргитай ощутил, что солнце вовсе не злое, воздух вполне степной, а бесконечность уже не пугает. Если присмотреться, в этом диком мире есть своя странная красота!
— Неужто помер? А Боромир рек, что мудрецы и герои не мрут, не сказав последних слов мудрости!
— Все песни, что не понравятся кагану, — плохие!
— Сколько мук, пока добывали Цвет Папоротника! Как со змеюкой — задурно… Гору дров наломали, и все зря! Пошто из Леса вылезли? Там родились, пням молились, никого не трогали…