— Неспроста… Рыба спасается! За ней гонится что-то настолько… настолько жуткое, что ей лучше попасть на плот, чем чудовищу в лапы.
— Отберите ценное… или нужное. Надо уходить! Мы стали дичью. А охотятся на нас всей стаей.
Она медленно встала, величаво подошла к нему ближе, села на соседний камень. Таргитай поспешно поднес сопилку к губам. Мрак возводил напраслину, он никогда с девками не был удал, это все песни, которые играл даже не для девок, а просто потому, что не мог не играть. И сейчас заиграл весенние хороводные, плясовые — что еще может хотеть эта молодуха? — но таких песен раз-два и обчелся, так что перешел на грустные о своем родном Лесе, о великой Реке, что оказалась крохотной лесной речушкой, о могучем Мраке, который пошел за ним, непутевым лодырем, в изгнание. Пел о любви, которой у них троих теперь не будет, ибо их удел — вечная пыль странствий на сапогах!
Голос внезапно прервался. Таргитай заревел, уже не сдерживаясь. Пальцы тряслись, он никак не мог развязать узлы. Сзади раздался громкий голос. От испуга Таргитай упал через Микла, руки заскользили в сгустках крови.
Мрак поднялся, без усилий выдернул секиру. Он был силен и мрачно красив. Обреченно красив, сказал себе Таргитай. Как яркий цветок, что расцветает на одну ночь, а утром погибает. Наверное, Мраку как раз и осталась ночь.
— Без него мы даже сейчас… не удержались бы. Верно, волхв?