– Хватит! – потребовал я, не желая обсуждать ни татуировки, ни ожоги на запястьях и лодыжках. Поднял крышку с блюда и озадаченно посмотрел на непонятное кушанье из поджаренных овощей и мяса, мелко нарубленных и смешанных друг с другом. – Что это?
– И что, – озадаченно хмыкнул Рамон, просмотрев заметку о жестоком убийстве, – теперь ты собираешься охотиться на Прокруста?
– Альберт, он мертв, – уверил я приятеля и развалился на оттоманке. – И мертв уже давно.
Чужая воля невидимой рукой вновь придавила к полу, забралась в голову, порывом призрачного ветра переворошила воспоминания. Я попробовал перебраться к выходу, но руки и ноги окончательно отнялись, и уж не знаю, чем бы все это закончилось, если б не хлопнул перегоревший фонарь. Задымилась проводка, помещение заполнил запах горелой резины, и эта едкая вонь помогла совладать с жутким наваждением, сбросить оцепенение и вывалиться в коридор.
– Бутылку сливовицы, – подтвердил мадьяр.
– Не будь вульгарным. Ее любовь – все, что у меня осталось…