В сильных руках не было нежности, они зажимали в тиски ее тело, и от яростного напора слетевшего с катушек мужчины не было спасения. Он не целовал — он клеймил ее своими губами, выжигал на коже тавро, чтобы даже сомнений не осталось, кому принадлежат эти плечи, шея, лицо. Ли уперлась в мужа ладонями в попытке оттолкнуть, но вместо этого спровоцировала новую волну его обжигающих прикосновений. Только теперь медленно и настойчиво, он словно издевался над ней, касаясь то мучительно-лениво и невесомо, то требовательно и жестко, терзая губы, проникая в рот горячим, алчным языком, завоевывая, подчиняя, перекрывая воздух, выпивая дыхание.
— Ну, не знаю, — вяло проронила Ли, мельком взглянув на Ястреба.
— Она права, — сиплый голос мужчины был таким же неуютным и серым, как нависшее над Грэммодром небо. — Надо было разбивать скорлупу и проверять каждого детеныша.
Оливия непонимающе посмотрела на Касса, который хищно прищурившись, взбешенно сверлил взглядом совершенно невредимого монарха.
Мужчина посмотрел на Оливию, как на законченную дуру, а в рядах лучников послышались глумливые смешки и ропот.