Но в лесу, не схожем с лесом, не водились звери, похожие на зверей. Гензелю приходилось отмечать это на каждом шагу. По коре ближайшего дерева ползла вверх бурая скользкая клякса — то ли разумное существо, то ли бездумная амеба. «Если она и похожа на зверя, то только на такого, по которому проехал автотранспортер, — безрадостно подумал Гензель, бессмысленно вертя в руках нож. — Нет, из него, пожалуй, завтрака не получится…»
— Она не была жестка с вами? Не презирала?
Гензель чихнул в ладонь. С рассветом выпала роса, и овраг, в котором он сидел, прикрывшись зарослями травы, мгновенно отсырел, превратившись в грязную канаву. На нем был теплый, подбитый мехом плащ, он помог ему продержаться в овраге всю ночь, но и плащ не мог вечно защищать своего хозяина от холода.
А потом все огни ада с раскалывающим голову грохотом вдруг прыснули ему в лицо — словно кто-то изо всех сил дунул в полный шипящего угля камин.
— Ее тоже нельзя было назвать совершенно чистой, но она была близка к тому. Ближе, чем моя первая супруга. И еще она боготворила меня. Смотрела таким взглядом, каким монахи смотрят на свои иконы. Неудивительно. В ее глазах я всегда был живым богом. Сосудом всего Человечества. Когда Бланко стала взрослеть, Лит, видимо, подкупила геномастеров и тайком сделала генокарту своей падчерицы.