«Брось, — иногда говорил ему внутренний голос, злой и упрямый. — Она выбрала свою собственную тропинку, твоя сестрица. Пошла ученицей к геноведьме. Не пошла — сидела бы рядом с тобой. Небось сейчас на жизнь не жалуется. Учится геномагическим премудростям и ест себе на посуде, как человек, а не вымя сосет…»
По скулам медленно ползли комья перемешавшейся с кожей мышечной массы с неровными бугорками хрящей. Взгляд ее единственного глаза ослепил Гензеля, пригвоздив его к полу и иссушив остатки сил. Взгляд полнился нечеловеческой ненавистью, чистым ее излучением, смертоносным и яростным. Этот глаз будет последним, что он увидит.
Бруттино улыбнулся, обнажив свои темные неровные зубы, похожие на тупые деревянные шипы.
— У нее всего одиннадцать процентов дефектного фенотипа!
Геноведьма мягко коснулась пальцем ее бледной щеки.
Его величество, как и прежде, выглядел уставшим, но теперь, как показалось Гензелю, это была усталость другого рода. Так выглядит человек, посвятивший много времени тяжелой утомительной работе и увидевший наконец ее плоды.